NetNado
  Найти на сайте:

Учащимся

Учителям



Александрсаханов




А Л Е К С А Н Д Р С А Х А Н О В



П Р О Г У Л К А П О А Р Б А Т У

(рассказы, новеллы, эссе)

C A R T A

MOSCOU 2004

Моим любимым и незабвенным

папе, маме, бабушке…

Для Александра Саханова, появившегося на свет в родильном доме им. Грауэрмана, что стоял у входа на Арбатскую площадь, Арбат нечто большее, чем обычные воспоминания детства и юности.

Самый известный столичный район является местом действия большинства произведений писателя.

И эта книга ещё одно тому свидетельство.

Прогулка по Арбату

(Лирическая новелла)


…Мы начали прогулку с арбатского двора,

к нему то всё, как видно, и вернётся…

Булат Окуджава

В тревожном, беспокойном полусне, одно за другим стали навязчиво появляться и исчезать видения старого Арбата. Арбата пятидесятых годов двадцатого века. Времени детства и юности.

Таким образом, мне осталось лишь подчиниться зову души. И чуть позже, когда за окном начало уже заниматься неяркое московское утро, я принялся за воспоминания об этом чудесном уголке Москвы.

Здесь, «чудесный», конечно же, от «чудо». То есть необъяснимость, неожиданность, непредсказуемость, таинственность, мистическая ирреальность.

Говорят, что само название взято из татарского и переводится, как пригороды. Наверное, в годы оные Арбат и был пригородом. Впрочем, в Москве много всяких экзотических восточных наименований.

Помог случай - оказаться там под Новый Год. Но, пройдясь по знакомой улице, кроме ресторана Прага, Зоомагазина и театра Вахтангова, из прежнего Арбата ничего не обнаружил. А посему…

… Очень хочется найти старую карту Москвы, чтобы узнать место нахождение Смоленского кладбища. По некоторым сведениям, снесённый погост должен был находиться на месте, расположенной в начале Арбата, сталинской высотки. Мистическая сущность её возвышенности всю жизнь подспудно влекла и указывала мне, что именно там нашла своё упокоение, перебравшаяся в Москву из Смоленской губернии, прапрабабушка Марфа Тимофеевна Меркурьева.

Её детство и отрочество прошло в зажиточной семье свободных смоленских землепашцев. Родившаяся в 1846 году в селе Пнёво Смоленской губернии, в 1866 году она выходит замуж за своего односельчанина Ивана Сергеевича Меркурьева, дальнего родственника известного впоследствии советского киноартиста Василия Меркурьева («Верные друзья» и др.).

Волею судеб она становится воспитательницей моей ненаглядной бабуленьки - сироты с детских лет. И не было бы родственной любви, защиты прапрабабушки, возможно, и я никогда бы не случился.

Так, для чего же мне всё это нужно?

Очень уж хочется почтить память родного и близкого человека, о котором наслышан столь много прекрасного. Принести цветы. Погрустить возле родной могилки. О чём-то поразмыслить. Ведь своей жизнью, и счастьем, что мы оказались в ней, ушедшие заслужили от нас величайшего к себе внимания.

Только с годами начинаешь осознавать, в какую безвозвратность уходят не только люди, но и всё то, что их окружало. К примеру…

Тут на ум неожиданно приходит совсем уж, казалось бы, странная мысль.

Ведь никогда последующие поколения не ощутят специфического вкуса, которым обладал «Сливочный напиток». Широко известный в своё время, продававшийся в стеклянных молочных бутылках, совершенно обычный для своего времени продукт.

Как, впрочем, и множество иных продуктов ушедших в небытие за последние века. В целом - ощущение только, что произошедшего, но уже успевшего забыться за многолетие. Сменяются эпохи, меняется антураж…

И встает, казалось бы, странный вопрос. Так ли нам всем необходима память?

А может без неё, не напрягаясь и не задумываясь, будет гораздо удобнее и легче жить?

Память на вкус, запах, образ, цвет, мелодию. Память об ушедших предках. Память о приличном и неприличном. Память о былой порядочности. Память о статусе совести и нравственности в прошедшей и в теперешней жизни.

И так далее.

Говорят, что человечество, лишённое памяти, вырождается.

Но, неужели так уж обязательно всё помнить? Решайте сами.

А пока, давайте, пройдемся по Арбату.

«Арбатского романса – старинное шитьё, к прогулкам в одиночестве пристрастье»…

В отголосках минувшего слышится негромкий перебор гитарных струн. Их уютное, тёплое звучание…

…Понятно, что строго придерживаться хронологии в такого рода повествовании не имеет смысла. Но хотелось бы протекать мысленно в настоящем и прошлом, связывая события и людей в них участвовавших, перекличкой персонажей, повторением исторических коллизий и субъективной адекватностью пережитых ощущений.

Поэтому, говоря об Арбате, нужно выделить, вычленить, представить некий таинственный символ. Или, если хотите, смысл и феномен необычного места.

И здесь, вполне возможно то, что на общем слуху. «Арбатский дух» пятидесятых, начала шестидесятых годов двадцатого века. Отрезок времени ещё до известных хрущёвских сокрушительных перепланировок.

А дальше, судите сами…

… Горловина Арбата у Смоленской площади. Угловое, здание высшего комсостава РККА, возведенное в тридцатых. Дом №54. Слева от теперешней высотки.

В описываемые мною времена более известное, как «Смоленский Гастроном».

Сколько комбригов, комкоров, маршалов в предвоенные трагические годы навсегда ушли из него, чтобы принять нечеловеческие муки и страдания от своих палачей. И всё ради осуществления мифической затеи, камуфлирующей паронаидальные прихоти и устремления лишь одного небожителя - «Вождя народов»…

Подъезд со двора. В этот дом я приходил с бабушкой в гости к тете Лёле. Её старинная школьная подруга ещё по дореволюционному Смоленску. Вдова погибшего в годы довоенных репрессий, комкора Иванова.

В прихожей коммунальной квартиры радостным лаем нас встречала маленькая лохматая Белочка. Веселая и гостеприимная, беленькая собачка.

А хозяйка - быстрая на язык женщина, как всегда, угощала неслыханными по тому времени яствами.

Покупая в гастрономе, расположенном внизу, круглые, усеянные маком, пухлые булки с дыркой посередине, тётя Лёля разогревала их в духовке. Отчего они становились ещё более пухлыми и румяными. Затем обмазывала топленым маслом. И уже горячими, соблазнительно – хрустящими, подавала к чаю.

На столе, как обязательное украшение, всегда находилось янтарное айвовое варенье.

Гостей будоражила отчаянным лаем, прыгавшая во все стороны перед хозяйкой радостная Белочка, выделывавшая, за кусочек пиленого сахара, необыкновенные антраша, как видно, специально отрепетированные и подготовленные к приходу гостей…

…Давно уже по Арбату никто не ездит. Ни звонков трамваев под номером 31, ни гудков троллейбусов. Лишь, иногда раздаются звуки плохо настроенных шестиструнок и невразумительные тексты самодеятельных авторов. Сегодня старинная улица до краёв залита пеной дешевой и пустой коммерции.

А ведь, где-то здесь, неподалеку проживал Евгений Винокуров: «Красивая девочка, Лида, в соседнем подъезде живёт». Родившийся в 1925 году поэт, совсем ещё мальчишкой ушёл на фронт. Участвовал в Великой Отечественной войне. За свои героические боевые заслуги был награжден орденами и медалями.

Высотка МИДа за №59, о которой я уже вспоминал, осталась памятна ещё одним неординарным событием. Неудачным походом к ней, под развернутым красным знаменем, нашей школьной пионерской дружины. С барабанным боем, перемежающимся пронзительными звуками фанфар и горнов, мы шли в гости к шефам – работникам этой высокомерной организации.

В холодный весенний день-день рождения Ленина (под пальто была лишь легкая пионерская форма). То и дело накрапывал ледяной дождь. Прошли весь долгий и утомительный путь от пятьдесят седьмой школы на Знаменке, до Смоленской площади.

Но кто-то с кем-то, там не договорился. И стало ясно, что пионеров здесь вовсе не ждали. Простояв свыше двух часов у огромных массивных бронзовых дверей, «юные ленинцы» вынуждены были отправиться восвояси. Так было сорвано ещё одно, возможно, необычайно важное для того времени политическое мероприятие…

…Наверное, тогда Арбат более всего напоминал разворошенный муравейник, в котором люди, как и прозаические насекомые, быстро и целенаправленно перемещались из дома в дом.

«А я московский муравей, и нет покоя мне…»

Переходя из магазина в магазин, покупая и перетаскивая с места на место, фантастические, сегодня немыслимые по своему предназначению вещи, предметы. Спешили, бежали куда-то, словно боялись опоздать на самое главное событие своей жизни.

По узкой улице медленно плыли пузатые желто-синие троллейбусы. Им уже тяжело было продвигаться по запруженному плотным людским потоком, плохо убираемому от снежного крошева Арбату. Широкого параллельного проспекта, проломанного по указанию Хрущёва сквозь толщу улиц и переулков, тогда ещё не существовало…

В былое время, кузнецы проживали в Кузнечном, конюхи в Староконюшенном, плотники в Плотниковом, а печатники в Денежном.

Справа, у Денежного переулка угловой дом в три этажа. Белый, балконный, украшенный лепкой карнизов голубоватого цвета. Дом №55 Аптека Иогихеса. Шкафчики красного дерева для лекарств с белыми овальными медальонами табличек названий препаратов на латинском. Стеклянные сосуды и колбы необычных форм.

Улица Веснина так, кажется, назывался в советское время Денежный, осталась в моей памяти благодаря открытому здесь в начале шестидесятых магазину французской книги. Впервые после введения железного занавеса тут продавалась «настоящая», изданная во Франции, книжная продукция. И свои первые «Riqiqi et Roudoudou», по наводке нашей школьной «француженки», я приобрёл именно здесь.

Дом №53. Дом Рахманова. В нём останавливался Пушкин. Впервые привёл сюда свою невесту. Наталью Гончарову. Сюда же они вернулись после бракосочетания в храме «Всех Святых» возле Никитских ворот. Странный памятник им обоим, зеркальным отражением сегодняшнего миропонимания, возвели напротив дома.

Кстати, «Солнцу русской поэзии» - этому небесному мудрецу - принадлежат замечательные строки, из которых можно судить о его выстраданном отношении к духовной памяти человека.

Два чувства дивно близки нам -

В них обретает сердце пищу:

Любовь к родному пепелищу,

Любовь к отеческим гробам.

На них основано от века

По воле Бога самого

Самостоянье человека,

Залог величия его...

Животворящая святыня!

Земля была без них мертва,

Без них наш тесный мир - пустыня,

Душа - алтарь без божества.

Само постижение и восприятие такой связи определено проникновенным поэтическим видением поэта. Тем, что Достоевский называл "касанием мирам иным. Замечательна философская точность: "любовь к родному пепелищу" органически связана с любовью к родному и близкому прошлому, к "отеческим гробам". Их единство есть фундамент и живой источник питания для личной независимости человека. Для его "самостояния", как единственного "залога его величия. Бесценно было бы понимание старинного постулата и современными людьми…

…Что же, как видно, многим поэтам нравился Арбат.

Недалеко от мемориальной квартиры Пушкина проживал некто Бугаев. Он же Андрей Белый.

Когда в семье профессора Московского Университета Николая Бугаева родился сын, все прочили ему отцовскую карьеру. Но после первого курса математического факультета Университета жизнь Андрея завертелась, закружилась. В результате стрелка жизненного тотализатора остановилась на красном. Поэзия.

Литературный кружок «Аргонавты». И посетители: Сергей Танеев, Николай Метцнер, Лев Толстой, Валерий Брюсов, Константин Бальмонт, художники, поэты, критики.

Александр Блок…

«В морозный пылающий день января. Открываю входную дверь. На пороге Блоки».

Как результат этой встречи. Любовь на троих.

«Пожалуйста, сделайте поэту больно…»

Трагедия и, масса написанных с обеих сторон первоклассных стихов.

Самой улице поэт посвятил свой известный очерк «Старый Арбат». Тогда же Андреем Белым была разработана известная теория стиха и прозы. Заложены основы формальной поэтики…

…«Живу в своей квартире тем, что пилю дрова. Арбат сорок четыре, квартира двадцать два».

Я шагаю к Арбатской площади, а дом этого поэта под №44 слева. Когда-то в юности я совершенно случайно познакомился с Николаем Глазковым.

«Зато, поэт Глазков напротив жил»…

однажды заметил Окуджава о его соседском местожительстве.

Первое, что бросилось мне в глаза, была совершенно непоэтическая его внешность. Странное, асимметричное лицо отталкивало своей необычностью. Но всё продолжалось ровно до того момента, пока он не начинал говорить. Более милого, интересного и обаятельного собеседника трудно было бы отыскать.

В ранние советские времена являлось распространенным представление. Если ты поэт, то – трибун, как Блок, как Маяковский. На пьедестале, в крайнем случае, на эстраде. Взмах руки. Развеваются поэтически длинные волосы, или сверкает зеркально - бритая голова. Выражая, соответственно, полную одухотворенность, или отрешенность от всего. Правда, чуть позже «Политехнический» сломал такой стереотип.

А здесь, действительно, скорее был пильщик дров. Но ведь, какая душа! И, к тому же, какой прекрасный поэт!

«Путь азбучных истин неведом, но он начинается с «Я», и может быть именно в этом сермяжная правда вся».

Сегодня, велением времени, поэзия, как таковая, не востребована. Ведь, она не имеет ничего общего с правилами добычи денег, что является основным критерием для нынешнего общества. Она(поэзия) бесценна. То есть без цены. Задаром. Поэтому и бесценна. Но, сегодня лишь в историческом контексте. А нынешняя действительность ограничивает людской кругозор всего двумя проекциями: поисками средств к накоплению, или же поисками средств к существованию.

И, всё же. Разве вас, где-то, не трогают эти строки? Вы их не читали? И не собираетесь? Что ж, мне Вас искренне жаль…

Миновав «сорок четвёртый» номер я останавливаюсь напротив №45. Магазин «Диета». Точнее когда-то бывший им. Хотя, не эта метаморфоза меня поразила.

Представьте себе. Встречаешься с человеком. Точнее тебя с ним, однажды, познакомили. Он отнюдь не ординарен. Всё так просто, и так понятно. Ты понимаешь, кто он. Поскольку, всю жизнь преклонялся перед его гениальным талантом. И вдруг, неожиданно, перед вами возникает его явление в бронзе.

Булат Шалвович забронзовел на выходе из Плотникова переулка!

Конечно, по жизни он бы улыбнулся и рассмеялся. Что-нибудь по своему обыкновению пошутил. В силу такого редкого случая, завидев собственный монумент. Да, конечно. Наверняка бы пошутил. Только, к сожалению, никому из ушедших этого не дано. А посему приходится, их глазами нам живым.

Памятник получился на редкость удачным. Никакой статики. На лицо экспрессия окуджавского духа. Мне понравился. Сходство с живой личностью поэта неоспоримо. И разве уже это не победа?!

Ещё Женя Клячкин заметил, что люди не осознают, в момент общения с поэтами, с кем они на самом деле повстречались. Конечно, история сама замолвит слово, кому, из проживавших на земле, оставаться на её страницах, а кому нет. Но люди по жизни неисправимо больны болезнью амикошонства. И лишь смерть, только что находившегося рядом замечательного человека, ставит точки над I.

А к мелодике строф Окуджавы, которыми я так легкомысленно пользуюсь, рассыпая их по ходу повествования, я ещё не раз вернусь.

Чуть было не забыл. Ведь совсем неподалеку, туда раньше можно было быстро пройти арбатскими переулками, на улице Воровского проживал ещё один замечательный поэт. Юра Смирнов. К сожалению, так же, как и большинство поэтов рано покинувший этот негостеприимный мир. О нём мне так много и страстно, в своё время, рассказывал Вадик Черняк, что я постепенно стал считать, что всё происходившее с ними, произошло и со мной. Что кухонные посиделки, на которых встречались Гена Шпаликов, Саша Аронов, Володя Шлёнский, Юлик Даниэль, Лёня Жуховицкий, Юра Смирнов и Вадик Черняк проходили непосредственно с моим участием. И, как бы походя, невзначай, создавались новые стихи, песни, которые впоследствии стали столь широко известны.

«Если у вас есть собака?», «Прощай, Садовое кольцо…»

Первое, что приходит на ум…

И всё же, пойдёмте дальше.

Угловой магазин «Диета». Около десяти наименований различных диетических кремов округлой формы. Сливочный, шоколадный, кофейный, абрикосовый, кефирный. Весом не более пятидесяти граммов, уложенные рядками на вощеную бумагу в алюминиевые лотки. Столько же разновидностей самбуков, всевозможных желе и муссов.

В трудные «пятидесятые» покупали с бабушкой четыре разных крема и делили пополам. И были несказанно рады этим вкуснейшим пирамидкам, которые быстро таяли во рту.

Соседний отдел - всевозможные пудинги, крупеники, запеканки. Ещё дальше отдел салатов. Всегда в ассортименте несколько различных видов. И всё такое вкусное, что просто «пальчики оближешь». Никакие теперешние полиэтиленовые коробочки не сравнятся с ними.

Вместе с ушедшей эпохой пропадает и её ВКУС, хотя бы и на кулинарию. В жизни всегда первым исчезает лучшее. Но отчего? Видно таковы неизбежные негативные последствия сокрушительного хода времени. Закономерность его стремительного поступательного развития. Огромный каток, подминающий под себя всех и вся. Возможно, и так.

С другой стороны. Кто дал мне право утверждать, что нарождающееся новое хуже предыдущего старого. На первый взгляд кажется, что это чистой воды ретроградство. Действительно. К чему излишнее брюзжание?

И всё же. В жизни всё познается в сравнении. Давайте, вернёмся ко времени – единственно верному в таком споре арбитру…

…Напротив угловой магазин «Консервы» №40. Продажа в разлив соков. Все краски радуги застыли в прозрачных стеклянных конусах. Черничный, голубичный, малиновый, ежевичный, клубничный, виноградный, кизиловый, апельсиновый, мандариновый, абрикосовый, персиковый, яблочный, сливовый, смородиновый, березовый, тыквенный, морковный.

И, конечно же, самый востребованный, томатный. Именно для него, рядом на стойке установлены граненый стакан с солью, и баночка из - под майонеза с чайной ложечкой в воде.

При заливке в стакан соки пенятся и пузырятся. Нужно только обязательно успеть отпить из стакана пока пена ещё не осела. Так гораздо вкуснее.

Пол оборота латунного фонтанчика вправо и стакан успевает прилично отмыться. И никакого тебе СПИДа.

А ближе к выходу расположились всевозможные соленья. Гвоздем программы, конечно, была «капуста провансаль». О, сколько в ней было маринованного винограда, слив, яблок и клюквы! Куда ты подевалась, «капуста провансаль»? Откликнись!

Рассказывали, что построен магазин был ещё до революции. Его стены украшало красное дерево. Возможно, бывшее простым деревом, но сработанное под красное. Всё было очень уж красиво.

Заправленные соком стеклянные конуса величественно выползали из подвала в торговый зал на специальном лифте. Медленно двигалась его цепь. А все обильно смазанные её части сияли темно-зеленым, таинственно - латунным блеском.

Следующий дом на той же стороне Арбата вошел в мою жизнь ещё одним ярким событием. Посещением фотографической студии Наппельбаума.

Как-то пришедшая с работы мама обратилась ко мне.

«Саша. Это у тебя останется на всю жизнь. Обязательно, пойдем, со мной».

Я, в то время старшеклассник, с неохотой, но вынужден был подчиниться, поверив ей на слово. И не ошибся.

Дверь открыл небольшого роста, с характерными чертами национальной внешности, чрезвычайно подвижный лысоватый мужчина. У меня сохранилось о нём воспоминание, как о человеке настолько углубленном в свою профессию, что и весь окружающий мир он воспринимал исключительно через видоискатель объектива своего фотоаппарата.

Художественные фотографии всех московских знаменитостей той поры, а также конца девятнадцатого, первой половины двадцатого столетия смотрели на меня со стен. Перечислять их не имело бы смысла. Ретроспектива шла от Книппер и Коммисаржевской, до Ленина, Шаляпина и Хрущева.

Начало самой фотостудии Наппельбаума положил фотосалон «Идеал», занимавший в годы первой мировой войны цокольный этаж и подвал дома.

А тогда, на добрую память, хозяином были сделаны несколько высокохудожественных снимков наших лиц.

Но странность человеческого бытия состоит в его безусловной непредсказуемости.

Случилось это спустя несколько месяцев после нашего посещения студии. Знаменитый фотохудожник скончался возле своего дома под колесами мчавшегося по Арбату автомобиля. И его смерть была, чуть ли не последним трагическим дорожно-транспортным происшествием на Старом Арбате. Поскольку вскоре автомобильное движение на его мостовых и вовсе было прекращено…

За магазином «Свет» самая «вкусная» шашлычная Москвы «Риони». Дом №43. И это именно та шашлычная, куда я на радостях за первые заработанные деньги привел папу. Пригласить его ещё раз, куда-нибудь, за всю совместную нашу жизнь даже и мысли не мелькнуло. Хотя были и деньги и возможности.

А сколько раз папа водил меня мальчишкой по ресторанам, кафешкам и паркам отдыха Москвы, Ленинграда, побережья Крыма и Кавказа!

Отчего мы так черствы к близким? Отчего мы начинаем печалиться лишь тогда, когда они уходят от нас навсегда? И кому теперь нужны мои слезы?…

… В «Риони» великолепный шеф – повар. Да, к тому же «свой» директор. Милая, добрая Галя. Поэтому места для нас всегда были зарезервированы. Даже, когда их и вовсе не бывало. Из директорской специально для нас выставлялся дополнительный столик. В студенческие времена часто с ребятами и девчонками мы здесь дегустировали кавказскую кухню.

Напротив дом №48. Дом генерала Старицкого. А чуть дальше занятное здание со следами барокко. Дом №46. Дом Нейдгардта

Но если взять немного правее, попадаешь в Кривоарбатский. А через него в Гагаринский.

Вот в этом доме была квартира Валеры Брумеля. «Летающего кузнечика». Олимпийского чемпиона, а также победителя множества других престижных мировых соревнований по легкой атлетике.

В первый раз меня сюда привела, так похожая на брата, Эмилия. Теплые ласковые руки. Искрящиеся любовью и добротой глаза.

А хозяин!

Гостеприимный и добросердечный, столько раз, потчевавший нашу компанию всевозможными разносолами.

Гости, естественно, не оставались в долгу. Не скупились подымать бокалы, превозносить его достоинства и красоту хозяйки. Жаль, что всё хорошее так быстро в жизни заканчивается. И, навсегда…

Спорткомитет России, по своему обыкновению, не выделил ни копейки ушедшему олимпийскому чемпиону для устройства памятника на Новодевичьем. Хотя спорт-боссы и окружающая их камарилья из шоу бизнеса постоянно «на халяву» катаются на все международные соревнования, считая спортивную кормушку своей собственностью.

Слава Богу, не перевелись ещё, даже и в сегодняшней, замороченной погоней за баксами, России «Третьяковы и Морозовы». Хранители памяти легендарного спортсмена. Через четыре года после смерти памятник, всеми правдами и неправдами, был установлен…

Совсем неподалеку, и то же, с правой стороны за №41 находился кинотеатр «Юного зрителя»…

…Я долго колебался. Стоит ли смешивать свои детские и юношеские воспоминания о прекрасном, чистом и светлом месте столицы с неприятием рваческой идеологии русского чиновничества.

«…это всем моим друзьям строят кабинеты. Вот построят, и тогда станет легче жить»…

Гоголь, Салтыков Щедрин, Ильф и Петров, Высоцкий, наконец, Окуджава этого не побоялись. Чего же мне переживать? К сожалению, сама жизнь голосует за то, что стоит. Поскольку и сам Арбат постепенно исчезает. Подменяется неким суррогатным архитектурным подобием, отражающим понятие о культуре лишь случайных сотрудников мэрии. И не более того.

Московские чиновники, начала двадцать первого века, по своему первобытному хапужничеству и невежеству превзошли все мыслимые и немыслимые пределы человеческой алчности. «Территория на выгуле» выражение ими придуманное и означающее, что данное место Москвы вскоре станет ещё одним чиновничьим Эльдорадо. Необходимо лишь выждать некоторое время, которое само с помощью непогоды или неизвестно откуда налетевшего пожара разрушит здание. А, что затем последует, всем хорошо известно…

…После покупки в кассе билетов, я, шестиклассник поднимаюсь вместе с бабушкой по узкой мраморной лестнице в фойе. В стенах устроены медальоны, расписанные замечательным, но неизвестным художником, под Васнецова. На темы русских народных сказок. Роспись так многоцветна и хороша, что невозможно оторвать глаз от сказочных овалов. Билеты дешевы. И в свободный вечерок у нас с бабушкой было заведено направляться к «Юному зрителю».

Сегодня же от развалин кинотеатра осталась лишь полу - обвалившаяся наружная стена, которую, совершенно очевидно, вскоре снесут.

Напротив два дома под одним номером. Дом №42. Так они и значатся на старинных планах улиц Москвы за 1822 год. «Во дворе капитанши Елены Хвощинской». В 80-е годы девятнадцатого века появилось крыльцо с крышей.

«Тогда же владелица, купеческого брата жена Клавдия Усачева пожелала иметь фасад с пилонами»…

Как-то, уже в восьмидесятых годах прошлого века, Лариса Васильева обратилась ко мне.

«А что, Сашуль, не желаешь вкусно отобедать?»

И мы отправились в располагавшийся здесь Грузинский Дом. Внутрь, сквозь стеклянную крышу проникал сказочный матовый свет. На третьем этаже была устроена выставка картин грузинских художников. В сочетании с экзотикой самого помещения зрелище оказалось просто феерическим. Что касается непосредственно пищи, то помимо великолепных национальных закусок и супа пити, запомнилась, таящая во рту, великолепная ачма.

Далее, и слева, за №28 магазин «Ткани». Здесь моя бабуля покупала отрез на демисезонное пальто. Тут же находился восхитительно-огромный отдел по продаже пуговиц и фурнитуры. Чем и был вызван постоянный приток сюда москвичек.

А рядом знаменитый, воспетый Окуджавой дом №30. «Зоомагазин».

«…Но ходят оккупанты в мой Зоомагазин»…

К сожалению «оккупанты» добрались уже давно, не только до «Зоомагазина», но оккупировали и Арбат. А за ним и всю Россию. Поэт пророчески заметил.

«Через два поколения выйдут на свет люди, которых сегодня нет… Им, будет робость моя чужда, они раскованней станут, и злей…Зависть, ненависть и вражда взойдут над просторами их полей…»

Извините, но бизнес - основополагающая идеология сегодняшнего московского времени - не терпит и не приемлет иных качеств.

А вдруг!? Возможно, «Зоомагазин» возьмёт, да и, каким - то хитрым удивительным образом спасет людей? Но, от чего? От них самих? Реально ли всё это?

Спасет, закованную в тиски исключительно денежных, материальных отношений, духовно умирающую Россию?

Только, кто же сегодня знает каким – таким образом, это произойдёт?

Во все времена бросаться из одной крайности в другую – характерная российская особенность. Строить семьдесят с лишним лет мифологическое будущее и в один прекрасный день поменять ориентиры с одного миража на другой.

А теперь лишь остаётся вспоминать, как ребенком меня из этого магазина вытаскивали мои близкие. Я не желал расставаться с любопытными мышами, строящими хижину хомячками, перекатывающими по клетке яблоки ежами, белками, скачущими в бесконечном круговороте колеса.

Нынче ежами уже не торгуют, впрочем, как и белками. Запрещено законодательством, поскольку в неволи они не размножаются.

С каким восторгом я тогда наблюдал за проплывающими неонками, вуалехвостками, меченосцами. Кувыркающимися в аквариумах тритонами, и остальной копошащейся, плавающей живностью, так непосредственно наслаждающейся жизнью…

«За правильность и преданность двору пожалован я кровью голубою. Когда его не станет - я умру…».

Вспомнив эти строки, я вновь возвращаюсь к театру Вахтангова дом №26.

Когда-то, ещё в годы войны моя мама заканчивала действующую при нём театральную студию. После чего Иван Пырьев забрал её на «Мосфильм», на съемки фильма «В шесть часов вечера после войны». Где ей, совершенно невзначай, досталась вторая женская роль.

Сюда, как, и в ресторан «Прага», попала немецкая авиабомба. Возможно, даже с одного бомбардировщика. Обрушилась крыша. Но театр устоял. Со своими сероватыми холодными стенами, мощными колоннами. Он всегда держал меня на расстоянии. Не приближал, как, впрочем, и не отталкивал.

Гениальные люди всегда могут с потрясающей точностью предсказать время своего ухода.

«…Когда его не станет - я умру...»

Это об арбатском дворе. Сегодня стало ясно, что Булат Шалвович оставил предвидение о «своём» дворе. Да, заодно и о себе…

«,,,пока он жив, я властен над судьбою».

Не стало «арбатского двора». Прекратился заказ времени на Окуджаву. Он ожидал этого. Он это предвидел. И, он тихо ушел. Однако, как же в нашем мире всё просто!

… В тот день ныло под ложечкой и подташнивало.

Вместе со старшей дочерью мы сидели в убранном цветами траурном зале, наблюдая происходящее и сопереживая окружающему горю и смятению. Конечно же, не всеобщему. Не всенародному. Это было горе его поколения. Точнее определенной интеллектуальной части, уходящей во времени вместе с поэтом. Именно она проходила сейчас перед его остывшим телом, заключенным в роскошный, темного полированного дерева французский гроб. В то время, как его душа, должно быть, уже улетала в безбрежные космические дали. По крайней мере, хотелось бы так думать. И если так, то, наверное, стало бы спокойнее.

Прощайте. Певец Арбата, Булат Окуджава…

…Напротив Вахтанговского театра знаменитый серый дом №35 с рыцарскими фигурами на угловом портике. Построенное в 80-е годы девятнадцатого века, здание со своими восемью этажами было долгое время самым высоким на улице. Его тогдашняя немалая высота дала красногвардейцам возможность с помощью установленных на крыше «Максимов» контролировать в октябре 1917 года практически всю улицу, свинцом расчищая красным отрядам путь к Кремлю…

Справа. Вдоль и поперек, исписанная признаниями в любви «Стена плача – «Стена Цоя» с застывшем в бетоне мотоциклом. Правда, говорят, что его недавно по личному указанию мэра Лужкова убрали, как не санкционированный Госкомархитектурой.

«А судьи, кто?»

Но, что ей санкционируется правомерно, а что не правомерно? Кто ж, об этом знает? Догадайтесь сам.

Далее на первом этаже магазин «Ювелирный», который никогда меня не интересовал, а ныне захватил уже весь первый этаж. Как же все сегодня возлюбили злато!

Но, тогда, с левого угла находилось «Кафе – мороженное», которое всегда привлекало. Несколько раз папа водил туда нас с мамой. В стеклянных вазочках подавались разноцветные шарики пломбира. Или же порции пломбирного торта.

Папа заказывал для себя и мамы красного Цимлянского. А мне бутылку не менее красного и пенящегося Крюшона. Официантки в накрахмаленных кокошниках, без заминки, тут же всё и приносили. Начиналось наше веселое пиршество.

В глубине переулка располагалось помещение ВТО. Именно в нём, спустя пол века, обосновалась «Белая хризантема». Клуб любителей русского романса моего замечательного душевного приятеля Толеньки Титова. К сожалению, сегодня уже оставившего этот мир.

А непосредственно за Вахтанговским театром двухэтажный №24 магазин «Охотник».

Справа по ходу движения №27 «Детский мир». В те времена он был главным «Детским миром» столицы. Ведь на Лубянке ещё не было построено, открытое в 1957 году огромное, высокое, арочно-розовое здание по продаже детских товаров.

Сдаю приемные экзамены в Гнесинку (семилетняя музыкальная школа им. Гнесиных на улице Воровского). И папа, на радостях, покупает мне мою пурпурную мечту. Покрытый зеленым лаком и сверкающий хромированными деталями велосипед «Орленок» выпуска Шауляйского велозавода.

Кататься на двухколесном чуде я не умел. С ужасом думал о том, что мне предстоит. Но научиться желание было безмерное. И оно пересилило. С папой в тот же день отправляемся на нашу Щуку. Щукинский проезд рядом со Знаменкой (ныне Большой Знаменский переулок). Широкая асфальтированная площадка перед зданием Генштаба.

В результате, к концу дня отец обучает сына премудростям вождения двухколесного подарка. И совершенно неважно, что в пылу обучения был разбит велосипедный фонарь, работавший от динамки на колесе. Что по счастливой случайности ученик не оказался под колесами неожиданно выехавшей из-за угла «Победы». Зато обучаемый, получивший несчитанное количество ушибов, ссадин и окровавленное колено, гордо возвращался домой верхом в удобном, мягком седле, торжественно вертя послушными педалями. Кстати, именно папа первым преподал мне уроки вождения автомобиля, но это было уже далеко от Арбата.

Рядом Староконюшенный переулок, в котором проживал автор бессмертного «Кортика» («Дети Арбата» случились много позднее) Анатолий Рыбаков. И только теперь в полной мере, возможно, осознать его гениальную идею о том, что у ТАЙНЫ существует множество следующих один за другим планов.

Хотя, о том же, имея в виду поэзию, мне твердил за совместным распитием очередной бутылки и Саша Аронов.

- Ты понимаешь. В поэзии должно быть несколько рядов восприятия. Если один, два – это будет неинтересно. В том - то и фишка, чтобы заставить мысль читателя в единое мгновение, переноситься через них. В этом и есть мастерство поэта, когда ты, из точки своего местонахождения в тексте произведения, ощущаешь, предвкушаешь такой перелёт, только тогда это превращается в поэзию. -

Действительно, какая же настоящая поэзия без тайны?

…И здесь же на Арбате музей - квартира философа А.Ф.Лосева. В своё время, настоящим душевным откровением для меня стали публикации его произведений в журнале Юность.

Иду дальше вниз.

Магазин «Военная книга» №23 был в то время сверх всякой меры забит мемуарной литературой. На страницах этих книг каждый из престарелых сталинских маршалов, наперебой бил себя в грудь, рассказывая о центральном главном и решающем ударе, который ему сначала пришлось выдержать от противника, а затем нанести по нему.

А совсем неподалеку находился некий центр искусств известный не только столице, но, наверняка, и всему передовому в культурном отношении сообществу Союза. Впрочем, как и криминалитету. Знаменитым местом, приковывающим к себе внимание достопочтенной Москвы, был единственный, в своем роде, комиссионный магазин антикварных произведений. Дом №21. Сюда мы постоянно заходили с папой, как на выставку. Небольшое помещение одноэтажного флигеля до отказа наполненное трофейным германским антиквариатом. Попадалось и кое-что из экспроприированного (читай награбленного) в своё время большевиками в дворянских усадьбах и квартирах дореволюционной знати. Вспоминается фарфоровый императорский сервиз на сто двадцать персон с черными орлами на тарелках и блюдах, состоящий из пяти с лишним тысяч предметов.

О, как теперь я благодарен папе, который впервые привел меня туда совсем ещё маленьким. И единожды, почувствовав запах и вкус, именно запах и вкус искусства, я не расстаюсь с ним до сегодняшней поры. Уже потом были, и Третьяковка, и Пушкинский, то бишь имени Александра Третьего, Эрмитаж и Русский музей, другие музеи. Но первым для меня навсегда останется комиссионный на Арбате. Ведь там всё можно было потрогать руками! Тогда я почти скопил деньги от школьных завтраков на приглянувшийся мне маленький бронзовый бюстик Наполеона. Но, почему–то именно эта покупка расстроилась.

После комиссионного следовала череда гастрономов, булочных - кондитерских. Слева угловой дом №8, канцелярский «Бум-сбыт». В нём всю жизнь директорствовал наш дачный сосед. Маленький, шустрый, весёлый, совершенно лысый еврей с абсолютно не канцелярской фамилией Басс.

Справа книжный букинистический дом №13, где я частенько покупал приключенческую литературу о бессмертном майоре Пронине Льва Овалова, или о бесстрашном капитане Бладе Рафаэля Сабаттини.

Затем шёл магазин «Украинская книга». Там папа, художник по призванию, и полковник-артиллерист по жизни, приобретал цветные литографии и открытки с картин русских художников-передвижников.

В этом месте Арбат пересекается Большим Афанасьевским переулком.

Если повернуть вправо и через Малый Афанасьевский попасть в Филипповский, пройдя по нему вперед, то слева откроется небольшая очаровательная церковка. Туда, на Пасху, мы с бабушкой носили святить куличи.

А во дворе следующего дома, в подвале, стены в голубоватой масляной краске, была устроена «Китайская прачечная». Стирали всё отменно чисто, «держали марку». Распоряжался всем солидный пожилой китаец. На приеме и выдаче работали миловидные раскрашенные китаянки.

В Россию китайцы, попали во время гражданской войны. В составе, так называемых, интернациональных батальонов. И всё делали весьма аккуратно. И стирали и, если было необходимо красному командованию, столь же аккуратно и охотно вырезали целые казачьи станицы в Сибири, поддерживавшие во время Гражданской Колчака.

Об этих ужасах, в пол - голоса, на кухне рассказывала Мария Наумовна, бывшая сама из тех самых мест. Но в мальчишеское сознание просто не укладывалось, как обходительные, если не сказать обаятельные люди способны на такие зверства?!

Но вернемся на Арбат.

Нужно пройти ещё немного вперед. И справа в часовой мастерской дом № 7 ( теперь он не существует), расположенной ближе к площади, трудился муж маминой школьной подруги Беллы Озерской - Анатолий. Часто, возвращаясь с бабушкой, домой из «Юного зрителя», Диеты, или после покупок в арбатских магазинах, мы ненадолго задерживались здесь. Через огромное «венецианское» тщательно отполированное окно, украдкой, наблюдали за скрупулезной работой часовщика. Так хорошо нам знакомого, съедаемого неизлечимым онкологическим недугом, замечательного труженика. Он всё же успел починить для меня недорогую германскую штамповку из папиных трофеев. Она проходила ещё несколько лет. Затем его не стало, примерно тогда же остановились и часы.

Налево магазин игрушек. Дом №6. Первые двенадцать солдатиков мне там купил и подарил дедушка Ваня. Старый бомбардир, долго и терпеливо объяснял первоклашке построение артиллерийского расчета в императорской армии. С тех пор все перепадавшие ненароком деньги с не съеденных завтраков я тратил на приобретение новых солдатиков. К седьмому классу собралось из конницы, пехоты, танков и бронемашин несметное войско.

Тогда стали отбрасываться учебники, забываться школьные задания. Зато, какие грандиозные сражения разыгрывались на дубовом паркетном полу нашей комнаты в доходном доме на Знаменке! Сейчас мало кто из детей играет в солдатики, а тогда их многие собирали. Сегодня они остались явлением именно той, навсегда ушедшей эпохи. Странно, что я не стал военным. А солдатики, и сейчас коротают свой славный век в одном из старых чемоданов. На чердаке дачи.

Следующим за игрушками был магазин плакатов. Дом №4, где имелся большой отдел филателии. И следующим моим увлечением стали марки.

Советские марки тех времен были блеклыми и неинтересными. Ни по рисунку, ни по цвету, ни по композиции, ни по форме. О содержании трудно вообще что-либо сказать. Иное дело марки Венгрии. Ромбовидные, треугольные, многоцветные. Это уже потом, много лет спустя появились марки всевозможных колоний Англии, Франции, Испании, поражавшие воображение своими красками и формой. Но тогда я стал собирать так называемую Демократию. И весьма в этом преуспел.

Продавщицей в филателистическом отделе была рыжевато-рябоватая, вся в веснушках и всегда одетая в синий халат женщина средних лет по имени Рая. Она знала в лицо всех постоянных покупателей. Знала их вкусы, пристрастия, направления интересов, а также и многое такое, что бывает, не знают и близкие родственники. Всегда радостной улыбкой встречавшая знакомых, едва успевших открыть дверь. Тётя Рая состарилась в отделе марок огромного Дома книги построенного на Новоарбатском проспекте. Впоследствии собрание марок несколько упорядочилось, но опять-таки к Арбату это имеет лишь малое отношение.

Угловым, выходящим на площадь, желтым и пузатым высится ресторан «Прага». Дом №2. Много раз, перестроенный и перепроданный до революции в советское время он не находил себе должного по прямому назначению применения и по большей части бездействовал. Ежели, не считать, конечно, столовую Наркомпроса, открытую в первые годы советской власти на первом этаже. И только после смерти Сталина, долгое время пустовавший, из-за залетевшей в него во время войны авиабомбы, ресторан был открыт для публики.

Его открытие происходило в конце пятидесятых, в эйфории возникшей дружбы с братской Чехословакией. Вновь отреставрированный, он оставался внутри очень уютным. Каким-то домашним, несмотря на существенное разностилье его многочисленных залов. Бывать там мне всегда очень нравилось. Так, однажды, находясь на втором курсе института и будучи приглашенным, в «Охотничий зал» ресторана на какую-то презентацию, я на спор с товарищем съел половину огромного, горячего копчения осетра. С тех пор стал абсолютно равнодушен к этому виду рыбных деликатесов.

Первый этаж занимала «Кулинария». А этажом выше шла бойкая торговля полуфабрикатами. Они-то и стали на несколько лет для нас с бабушкой основной пищей. К тому времени отец с матерью съехали в Кожухово, получив комнату в коммуналке. А воспитание и пригляд за своим отпрыском поручили бабули. В то время она ещё трудилась. И утром, отправляясь на работу, оставляла небольшие деньги на покупку дешевых ресторанных полуфабрикатов. До чего же славная была еда. Ведь, так недорого!

В конце девятнадцатого столетия мой любимый писатель Иван Алексеевич Бунин, проживавший некоторое время в номерах гостиницы «Столица», располагавшейся на верхних этажах дома номер один, рассказывал о частом посещении ресторана «Прага». Некоторые колоритные и нечасто цитируемые строки из его «Тёмных аллей» хотелось привести здесь, хотя бы частично.

«Жил я на Арбате. Рядом с рестораном «Прага», в номерах «Столица»... Глухо гремят, звонят по Арбату конки…»

(Вскоре конки были заменены трамваями.)

«В «Праге» сверкали люстры, играл среди обеденного шума и говора струнный португальский оркестр, не было ни одного свободного места…

К счастью, нашелся старый знакомый. Пригласил меня к столику возле окна, открытого на весеннюю тёплую ночь, на гремящий трамваями Арбат…

Пока степенный половой Иван Степанович ходил за шустовским я услышал следующий рассказ.

- Тут, перед вами заходил сюда поэт Брюсов с какой-то худенькой маленькой девицей, похожей на бедную курсисточку. Он что-то чётко, резко и гневно выкрикивал своим картавым, в нос лающим голосом, метрдотелю, подбежавшему спешно к нему, видимо с извинениями за отсутствие свободных мест.

- Место должно быть. Было заказано по телефону, но отчего-то не оставлено. -

заявил известный поэт.

И заложа руку за отворот сюртука, надменно удалился.

- Впрочем, вы его хорошо знаете, да и я с ним немного знаком, встречаюсь в кружке собирателей старинных русских икон.

Однако весьма трогательна была его спутница. Ужасно, растеряно и восторженно глядела, то на этот, верно, совсем непривычный ей ресторанный блеск, то на него. Пока он скандировал свой лай, демонически играя чёрными глазами и ресницами. -

…В тот вечер пили всё подряд: кахетинского, водки, шустовский коньяк»…

Времена, конечно, меняются, но извилистая улица со странным названием, как река, неизменно течет и изливается в залив Арбатской площади. И именно в этом месте, напротив Праги в описываемое время стояла угловая «Галантерея». Дом №1.

Ныне там самодовольно возвышаются напыщенные, лимонного цвета сундуки – новоделы, возникшие по причине оттопыренных карманов и кошельков чиновников столичной мэрии и дешевого вкуса «новых русских».

В «Галантерее», в разные времена продавалось всё, начиная от самой галантереи, кончая первыми смешными круглыми чемоданчиками-магнитофонами. В этих аппаратах бобины с пленкой ставились одна на другую. Впрочем, сегодня вряд ли кто поймет - о чем это я говорю. Появление новых технологических принципов, воплощение их в жизнь, в том числе появление магнитофонов, стало предвестником заката коммунистической империи.

«…А вот враги народа, типа Окуджавы и Ломинадзе»…

рассуждал в тридцатые годы на каком-то очередном историческом пленуме партии вождь народов.

Хитро щурился, зорко всматриваясь в зал, будто именно там укрылись его злейшие враги. И, как всякий великий артист, выдерживал необходимую паузу.

Но эти слова, «к счастью», были не о поэте, а о его расстрелянном дяде. В те времена племянник был ещё мальчишкой.

Как видите, всё время сбиваюсь на Булата Шалвовича, жившего здесь неподалеку.

«В Безбожном переулке сгорает мой талант…»

А ведь интересно! Переселился в Москву человек. Из тех, о которых великодержавное русское чванство всегда цедило сквозь презрительно оттопыренную верхнюю губу «кавказцы». Вроде бы инородец, а написал о замечательном уголке русской столицы так, как до сих пор не под силу ни одному русскому. Да так, как никто уж не сумеет теперь и сказать.

«Я дворянин с арбатского двора, своим двором введенный во дворянство»…

Культура, всегда являвшаяся ответом обществу на его запросы, в те времена стала одним из инструментов борьбы с существующим режимом за его очеловечивание. И если у Высоцкого это был яростный натиск, наскок, набег, атака, у Булата Шалвовича двигательной силой являлась врожденная интеллигентность. Даже робость. Выраженная ненасильственная глубина его творчества. Выявление, раскрытие необычайных, неизвестных до того оттенков и нюансов в человеческой душе и натуре стало основным направлением его произведений. Что безмерно подкупало читающих современников.

Человек исключительно скромный. В годы войны не прятался. Воевал в миномётной роте на передовой линии фронта. На пределе сил таскал по полям сражений минометную плиту. Был ранен. И сам его день рождения девятого мая весьма символичен.

«В светлом мае люди маются от обид и от невзгод…»

Он бедствовал и, творил, творил и, бедствовал. И трудился, трудился, трудился. И, при том, до последнего мгновения свято верил, что «Арбатство, растворённое в крови, неистребимо, как сама природа». И умер не в богатстве.

Впрочем, как все Великие и во все времена. Линия их жизни, предопределена судьбой. И в своей простоте и постоянстве, эта линия, к сожалению, всегда существует лишь, как одна единственная …

… Налево – место первого выхода в свет автора этих строк. Родильный дом № 7 имени Григория Львовича Грауэрмана знаменитого немецкого акушера, находившийся в двух шагах от «Праги». Рядом с улицей со звонким названием «Собачья площадка». Теперь и её не отыщешь, поскольку уже не существует. Но сама «площадка» действительно имела место в виде небольшого пространства у скверика с фонтанчиком, где отдыхали жители соседних домов. Где частенько присаживался и ваш покорный слуга.

А родильный дом - начальная точка отсчета моего жизненного времени - впоследствии был счастливо запечатлен и увековечен Станиславом Говорухиным в фильме «Место встречи изменить нельзя».

…Зимний вьюжный день. Где-то под тридцать мороза.

У входа в закусочную ресторана «Прага» клубится пар. В большой авто-бочке продают в розлив горячий вишневый напиток. Выпив маленькую кружечку, я перехожу на противоположную сторону улицы к маленькому хозяйственному магазинчику. В нём мы с бабушкой, однажды, купили ручную пилу для дачных работ. Затем, пройдя налево шагов десять-пятнадцать, подымаюсь по высоким крутым ступенькам в угловую, под стеклянным куполом, аптеку. За «каплями Зеленина» для бабули…

А за «Галантереей», если пойти дальше направо вдоль площади, находилась местная почта, насквозь пропитанная горелым сургучом и костным клеем. За ней москательная лавка, обладавшая своими характерными лишь ей специфическими запахами. Там в плохо освещенном торговом помещении на бетонном полу стояли огромные черные маслянистые бочки. Здесь мы частенько разживались керосином на дачу. Для примусов, керосинок и ярких ламп – пятилинеек (это у которых пять фитилей). Электричество, в ту пору, за городом, ещё было в диковинку.

«И, вдруг, замечаю: у самых Арбатских ворот»…

Памятник Николаю Васильевичу Гоголю в преддверии бульвара сначала был сидячий, а уж затем стоячий.

Говорят, будто Сталин, однажды, проезжая по бульварам, заметил, что сидячий писатель, отлитый ещё до революции Опекушиным, выбивался из общего ранжира стоячих. Пришлось срочно изготавливать нового Николая Васильевича. А Опекушинского, услужливая кремлевская челядь, затолкала по соседству, в один из двориков Суворовского бульвара. И теперь взгляд писателя - мистика, если посмотреть на него прямо, весьма серьезен. Но если вы подойдете и встанете в саду двора несколько сбоку, увидите его грустную, всё понимающую, и всё прощающую людям улыбку. Четыре, подвешенные на высоких фонарных столбах, люстры окружают памятник на бульваре. У их подножия расположились огромные латунные львы. В морозное время ещё мальчиком я любил съезжать между их заиндевелых лап.

Справа от памятника находятся владения Министерства Обороны. Там до революции располагалось Александровское военное училище. «Знаменитое» благодаря большевикам, недоброй памяти, убийством, по приказу Троцкого, командующего Балтийским флотом. Тот не подчинился Брест - Литовским соглашениям красных с немцами. Не сдал Балтийский флот. А увел его под носом у врага из Ревеля в Кронштадт. Адмирала после расстрела, тут же, под досками первого этажа и закопали. Отслужили большевики фрицам. Что называется, сполна отблагодарили. Вот, такое мрачное место…

Кстати, во время революционных событий именно в стоящем неподалеку кинотеатре «Художественный» шла запись в студенческие добровольные дружины, воевавшие против красных. А их короткая военная подготовка происходила, как раз, в стенах Александровского училища. Кинотеатр с дореволюционной поры остался сегодня единственным не затронутым временем и перестройками историческим зданием на площади.

В пятидесятые годы перед началом сеанса, в его фойе выступала с постоянным эстрадным репертуаром певица, дама средних лет. Блондинка, в облегающем фигуру черном бархатном платье. Аккомпанировал ей небольшой из трёх человек эстрадный ансамбль. Почему-то мне всегда было её очень жалко.

Бутерброды с красной и черной икрой, осетриной, колбасой, мороженное в вафельных стаканчиках, соки, лимонад, пиво – вот скромный ассортимент тогдашнего буфета «Художественного». В советское время кинотеатр пользовался всенародной славой и любовью. И будь-то промозглый февральский холод, или осенний зябкий дождь, всё равно к его кассам выстраивались огромные очереди. Помнится «Илья Муромец» - первый широкоэкранный фильм. Огромная рисованная афиша на лицевой части здания кинотеатра, изображающая облаченную в шлем голову былинного героя, в исполнении знаменитого Бориса Андреева. Да, и со школьных уроков мы сбегали именно сюда. Самые лучшие фильмы детства и юности я посмотрел здесь.

Далее, обходя площадь с правой стороны, на пригорке расположилось белоснежное, напоминающее пряник, здание метростанции «Арбатская» послевоенной постройки, считающееся самой красивой в московском метро.

Именно в ней впервые на московском метро в середине пятидесятых появились в деревянных корпусах автоматы по продаже проездных билетов стоимостью в пять копеек. Сегодня, поскольку всё пространство перед зданием застроили корпусами Министерства Обороны, вход в неё находится уже со стороны Воздвиженки.

Зайдите нынче в метро «Арбатское». И первое, что вам бросится в глаза прикрепленный к стенке эскалаторного тоннеля рекламный щит ювелирного магазина, расположенного на старинной улице. Обнимающий счастливую и улыбающуюся женщину, а заодно и какую - то золотую вещицу, мужчина объясняет для проезжающих своё понятие о вечном.

«Разве вечное может быть более доступным, чем сейчас?»

Но, если вдуматься. Что произошло и, что изменилось?

Ведь «бабло» и «хавка» - это два известных ориентира для обитателей любой зоны системы исправления и наказания. Конечно. можно «опустить» часть насельников зоны, но чтобы за столь короткое время «опустить» практически всю страну до уровня зонного понимания нужно очень постараться?! Нынче необходимо всем стремиться к идеалу безудержного накопления? Это ориентир!?

Арбат – зеркало времени? Пройдите Арбатом! И, помимо названых мной Вахтангово, и Зоомагазина, вы не встретите ничего, что не попадало бы под знамена этих фетишей. Все заведения делятся на два типа. Первый: ювелирные, банковские и антикварные. Второй: кафе, кофейни, рестораны, кебабные, шиш – бешные и так далее.

Значит всё. Приехали. «Бабло» и «хавка». И всё же, как насчёт вечного? В былые времена, с надеждой на будущее «сеяли разумное вечное», сегодня «золотое вечное». Акценты категорически сместились.

«О, времена, о нравы!»

Что ж. Не будем о грустном, а лучше вернёмся к приятным воспоминаниям.

У изножий того же бугра круглое, красное звездообразное здание «Арбатской», когда-то Сокольнической (ныне Филёвской) линии метро. С белыми колонами вестибюля, постройки тридцатых годов.

Между ними, на возвышенности, простиралась довольно обширная асфальтированная площадка, куда в солнечный день очень любили приходить молоденькие мамочки с младенцами. В летнее время в небольших прозрачных ящичках из оргстекла, носимых девушками через плечо, продавалось мороженое. Газировку можно было купить у продавцов в специальной ручной тележке, под парусиновым тентом от солнца, внутри забитой льдом. Как правило, в двух стеклянных продолговатых колбах для сиропа имелось на выбор по два наименования: «Крюшон» и «Крем-сода». Попадались и другие, к примеру: «Вишневый», или «Столичный».

В середине этой площадки находился чугунный фонтанчик с писающим мальчиком, что всех присутствующих весьма сближало и умиляло. Тут же, чуть ближе к Художественному стоял круглый, дощатый киоск «Союзпечать». С худощавым и высоким, подвижным и словоохотливым кареглазым, киоскёром Женей.

Он был известен половине Москвы, как за общительный нрав, так и за внимание к «своим» покупателям, среди которых был и я. Для нас под прилавком он оставлял редкость и ценность тех лет - югославские, восточногерманские и польские киножурналы, или же дефицитную «Америку». Его так все любили, что однажды московская газета «Неделя» опубликовала огромную хвалебную статью «о многолетней рабочей деятельности во благо всех горожан скромного труженика столичной торговли»…

Сегодня здесь возвышается новое здание Министерства Обороны, от кого-то нас, наверное, обороняющее? В конце пятидесятых, начале шестидесятых за ним со стороны Военторга на глубине свыше километра шло строительство подземного военного центра. В том числе широкого просторного тоннеля – переезда в Кремль. Десятки самосвалов ЗИС вывозили по ночам поднятую из земных глубин белую московскую глину…

Но, время бежит.

«…Я в синий троллейбус сажусь на ходу…»

Кстати. Похожие на перевёрнутые колокольчики синие троллейбусы ходили по Москве до сорок первого года, во время и сразу же после войны. С появлением на улицах с начала пятидесятых троллейбусов новой серии, их цвет изменился на желто-синий. В то же самое время и автобусы поменяли свой цвет с голубого на желто-красный…

…Воздвиженка и Знаменка являлись, как бы двумя опорами, на которые облокачивался Арбат. Но, каждая из улиц, в свою очередь, опиралась на свои, кремлевские ворота.

«Начинается земля, как известно, от Кремля».

И начинавшаяся от Кремля Воздвиженка для меня значила весьма многое. Угловое здание приёмной всесоюзного старосты Михаила Ивановича Калинина навевало весёлые воспоминания о вступлении в пионерскую организацию. В московских школах того времени была принята довольно странная схема очередности приёма в пионеры. Этой участи не избежали и мои сверстники.

Отличники принимались в ряды «Юных ленинцев» в музее Ленина. Хорошисты, среди которых оказался и я, в музее Калинина, находившемся неподалеку, в старинном особняке на Моховой. Ну, а отпетые хулиганы и анемичные троишники понурой гурьбой шли на третий этаж получать свои красные галстуки в актовом зале нашей пятьдесят седьмой школы.

Приёмная Всесоюзного старосты входила, как неотъемлемое составляющее, в Президиум Верховного Совета СССР. После окончания юридического факультета МГУ по распределению там некоторое время работала и моя мама.

За угловым домом на Воздвиженке арка въезда во двор всегда была прикрыта зелеными деревянными воротами. Слева от арки находился вход в небольшой букинистический магазинчик, являвшийся в то время для меня основной базой снабжения книгами. Войдя в ворота, сразу оказываешься в переплетении узких заасфальтированных проходов между невысокими однотипными домами.

Один из проходов вёл к двери столовой Президиума Верховного Совета. Располагавшаяся на первом этаже столовая являла собой образчик разделения «по потребностям втихаря», украшавший созданное коммунистами общество. Но, благодаря своей закрытости, в то голодное время столовая, работавшая на дотациях Кремля, предлагала довольно обширное меню великолепно приготовленных блюд. И как член семьи сотрудника, я имел право потреблять приготовленные здесь яства. Из ассортимента меню до сих пор вспоминаются «Сухарный пудинг», «Клюквенный мусс», «Щи суточные» и масса всего другого, чей необычайный вкус давно утерен во времени.

Напротив приёмной Калинина через Моховую здание Манежа. В сороковых годах двадцатого века там размещался кремлёвский гараж. Туда мы с бабушкой по пятницам ходили за молоком, распределяемым среди сотрудников Президиума Верховного Совета. В проёме огромных манежных ворот открывалась огромная деревянная калитка, и сотрудник МГБ, по зимнему времени в светлом тяжелом тулупе, согласно выписанному пропуску, разрешал нам пройти внутрь. Мы попадали в гараж, где среди правительственных «ЗИМ»ов, «ЗИС»ов и «Побед» шёл розлив чудесного пахучего деревенского молока.

Под номером двенадцать на той же улице стояло, построенное в 1912 году офицерским собранием Москвы по подписке на народные деньги, сероватое здание Военторга. В зимний морозный день я впервые вошел в него. Мелькнули две золотые пушечки в черных петлицах длинной серой папиной шинели. А дальше шла парадная лестница и белый восхитительный мрамор всех шести этажей.

Меня поразили, висевшие на уровне головы среднего роста человека, коричневые автоматы по распрыскиванию одеколона. В них имелось порядка трёх-четырёх наименований. Из хромированной розетки, в виде цветка колокольчика, вырывались ароматные струи. Знай, успевай нажимать на соответствующие кнопки и вовремя бросать нужные монетки. Рассказывают, будто местные алкоголики, в силу дешевизны продукта, стали использовать автоматы не по прямому назначению. Тогда, в «Крокодиле» были помещены соответствующие карикатуры. И вскоре, от нововведения отказались.

Наша соседка по коммуналке Маруся Белова работала подсобницей в гастрономическом отделе на резке колбасы и ветчины, а затем в овощном на выбраковке фруктов в мусорную корзину. Виноградная россыпь и чищеные яблоки частенько скрашивали наш небогатый зимний рацион.

Тётя Марусечка! Вкус того самого прекрасного домашнего вина, что мы с бабушкой делали из выбракованного тобой винограда, остался до сей поры в памяти. Кстати, она явилась и последней из населения коммуналки со времен детства, с кем довелось свидеться в конце восьмидесятых. Мистическая встреча с ней в опустевшей полутемной арбатской квартире поразила меня не меньше, чем шашечки, прежде начищенного до блеска, а теперь растрескавшегося дубового паркета в нашей, когда-то такой уютной, в тюле и кружевах, комнате с амурчиками на потолочном плафоне…

Но, вернёмся на Воздвиженку. Нынешний новодел на месте снесённого народного Военторга олицетворяет собой скорее памятник российскому чиновничеству, отмывшему на его перестройке не один миллиард народных рублей…

И снова Арбатская площадь.

В её центре находился двухэтажный дом. Дома подобного типа в девятнадцатом веке украшали собой въезды на каждый, из опоясывавших центр, московских бульваров. От Пречистенки, до Солянки. И чтобы попасть на Воздвиженку, едущие с Арбата, троллейбусы его огибали. Шедшие же навстречу с бульваров, их рогатые собратья, частенько устраивали в центре площади грандиозные заторы и пробки. Так уж получилось, что в новой Москве этому дому не было места. Его отчаянно пихали. Он был не нужен и всем мешал. В результате, при строительстве тоннеля под площадью, его снесли.

Первый этаж в этом доме, выходящий окнами на Воздвиженку, занимали парикмахерская и булочная.

В булочной торговали только свежим хлебом. Своё предпочтение я всегда отдавал «калорийным булочкам». Сдобное тесто, смешанное с изюмом, подрумяненный верх посыпан арахисом. Всё запекалось до коричневого блеска.

И «французским (впоследствии городским) булкам». Лучшей основы для бутерброда с воронежским, или тамбовским окороком не придумаешь. Режешь хрустящую булку вдоль и накладываешь вовнутрь, как можно больше ломтей слезящейся, исходящей соком ветчины. К сожалению, и ветчины такой нынче уже не купить. Да, и подобных булочек сегодня никто не выпекает. Впрочем, куда-то исчезла и сама мука, из которой они приготовлялись.

Когда наступало время привести в порядок свои волосы, в находившейся рядом парикмахерской я заказывал распространенные в то время стрижки: «Под нулек», «Полубокс», «Полька». Стригся только у мастера дяди Вани. К пергидролевым тёткам, из мужской солидарности, никогда не садился.

Общительный и услужливый дядя Ваня умел всегда всех внимательно выслушать и во время посочувствовать. Его лысоватая голова, украшенная каре темных волос, беспрестанно мелькала в зеркале то слева, то справа. Взгляд черных, острых, маслино - греческих глаз, казалось, проникал внутрь вашей души. Не болезненно, не навязчиво, а как-то чудесно и благотворно.

Любой мастер-виртуоз парикмахерского дела – был ничто по сравнению с наблюдаемой, столь поразительной реальностью. Но сейчас об иной стороне этой легендарной личности. Поскольку, он был истинным другом всему мужскому населению Арбата. Обладая необыкновенной памятью, каждого постоянного клиента он с радостью приветствовал, называя по имени, едва тот приземлялся в мягкое кресло, одновременно, отражаясь в огромном, полированном овальном зеркале. В голове этого человека хранились мельчайшие подробности жизни каждого человека, хоть раз здесь побывавшего. Беды, огорчения, вдохновения, неудачи. Любовные и криминальные тайны всех тех, кто хотя бы на пол часа переступал порог его сказочного заведения.

По левую руку висело огромное ременное точило для правки опасных бритв. Это потом, уже через много лет, после появления СПИДа, запретили бритьё в парикмахерских. Большая алюминиевая кружка для разведения крема находилась по правую руку. Взбитая пена крупными мазками изящно и щедро наносилась на щеки клиенту.

Посередине квадратной тумбы теснились одеколоны. Едко-зеленый «Шипр», слегка желтоватая «Красная Москва» (она же «Запах императрицы» -дореволюц.), багрово-оранжевый, навязчиво-пахучий «Красный мак», и гвоздь программы персиковый «В полет». Цветочными «Жасмином», «Сиренью», не говоря уже о «Гвоздике» настоящие мужчины никогда не пользовались. Нажимая на пару резиновых, в нитяных сеточках, груш, дядя Ваня из пульверизатора щедро кропил сказочные благовония на мальчишеские прически и физиономии.

Сюда, как правило, я приходил со школьными приятелями-сверстниками. И это был ещё один из наших ежемесячных арбатских ритуалов.

Заново родившимися, с красными от изрядного количества вылитого на них спирта лицами, мы гордо покидали месяца на полтора, благословенный оазис, унося в сердцах незабвенный образ близкого нам человека. По крайней мере, казалось, что уж совершенно точно, почти родственника.

Лишь спустя много лет. Находясь на улице Огорёва дом 6, на втором этаже ОМЦ МВД СССР, я перелистывал от нечего делать старые, огромные и толстые, ставшие теперь никому не нужными, пропахшие пылью разноцветные коленкоровые альбомы с фотографиями вручения правительственных наград.


страница 1страница 2 ... страница 14страница 15


скачать

Другие похожие работы: