Просто большевизм

ПРОСТО БОЛЬШЕВИЗМ

Национального капитализма не существует (хотя национальный капитализм существовал). Природа капитализма — интернациональна. Она игнорирует все, что препятствует экономической выгоде. А этой выгоде препятствуют любые ограничения на свободу рынка. В том числе государственные, национальные, религиозные и иные границы. Фашизм, не понявший своей собственной истины, относительно необходимости сочетать национализм именно с социализмом, пал жертвой этого чудовищного, непростительного заблуждения. Национализм не может быть рыночным или либеральным. Эта идеология основана на апелляции к нематериальному, коллективному, сверхэкономическому бытию. Общественное бытие стоит и в центре национализма и в центре социализма. Капитализм же основан на радикально иной, непримиримой позиции — на концепции материальной выгоды, эффективности, накопления, рационализации наличного, данного, предметного мира. Напомним, что в основе раннего национал-социализма лежала радикально социалистическая, жестко антибуржуазная концепция Эрнста Юнгера — концепция «Труженика», Der Arbeiter.

Но совершенно незачем обращаться постоянно к опыту Германии или Италии. Современный русский национализм обязан переосмыслить собственный исторический опыт. И при правильном подходе нам станет очевидно, что советский строй, большевизм и был последовательным, законченным, совершенным выражением радикальных русских национальных тенденций в условиях страшного и парадоксального ХХ века. Большевизм по сути своей, по своей глубинной логике, по своему духу был ничем иным как национал-большевизмом. Если мы внимательно присмотримся к истории компартии, мы обнаружим, что никакого абстрактного интернационализма в ней никогда не существовало. Под «интернационализмом» еще со времен народников понимался исключительно общеевразийский, имперский, социалистический национализм, который точно соответствовал универсальной, всемирно-исторической миссии русского народа как народа, несущего не столько принцип крови, этноса, сколько принцип особого духовного и культурного идеала. Русский национализм всегда был интеграционистским, сверхэтническим, этическим и мессианским. Не расовым, не регионалистским, не локальным. Таким же, как большевизм.

Что это означает для национальной идеи? — Нам необходимо радикально переосмыслить советский период, выработать особую историографическую модель, в рамках которой переписать советскую историю в третьем варианте. Мы знаем пока два подхода — антисоветский и советский. Советский подход рефлектирует советскую историю в марксистских терминах, оставаясь загипнотизированным отвлеченной и усложненной, запутанной вследствие многочисленных скачков и периодов развития социалистической доктрины, схоластической методологией. Более того, в связи с катастрофой СССР, магистральная линия собственно советской историографии оборвана, на ее месте появился веер сектантских, маргинальных исторических групп, путающихся в терминологии, враждующих между собой, не способных прийти к единой идеологической оценке советского этапа.

Второй историографический подход соответствует антисоветскому взгляду. В нем есть две позиции. Одна — широко распространенная, «демократическая», «западническая». Согласно этой теории, социализм есть заблуждение и зло, советский период есть аномалия, коренящаяся в темном архаическом, средневековом состоянии недоразвитых тоталитарных азиатских масс, населяющих северо-запад Евразии.

Другая разновидность антисоветской модели — монархическая, «белогвардейская». Согласно этой модели, нормальное развитие своеобразной европейской державы было искусственно прервано заговором фанатиков-инородцев, совершивших антинародный переворот и правивших с помощью насилия и террора долгие десятилетия, пока система не прогнила окончательно.

Разные версии осмысления большевизма в этих двух основных перспективах — советской и антисоветской — хорошо известны, но известны также и внутренние противоречия и натяжки, им присущие.

На самом деле, в том, что имеем, нет главного, истинного подхода к феномену большевизма.

Такой подход может быть сформулирован только в том случае, если будет распознано фундаментальное единство, духовное и этическое родство между национальной (особенно русской) идеей и основным пафосом коммунизма как идеологии, в том числе марксизма. Иные подходы радикально разводят по разные стороны национализм и социализм (коммунизм), видят в них идеологические антитезы, несовместимые тенденции. И убежденность в этой несовместимости проецируется далее на весь ход исторической реконструкции. Последствия известны — суть феномена ускользает, противоречия громоздятся друг на друга, создавая бесконечные натяжки и недоразумения. Быть может, единственным приближающимся к истине подходом, мог бы служить экстремистский западнический либерализм, который характеризуется предельной русофобией в сочетании с такой же предельной ненавистью к любым формам социализма или коммунизма. Только здесь — хотя и в отрицательной форме — правильно отмечается удивительная солидарность, созвучность большевизма и русской идеи, глубинное родство по ту сторону внешних форм.

Задача сводится к тому, чтобы выработать основы не отрицательной,— как у русофобов-антикоммунистов, — но целиком и полностью положительной, апологетической историографической модели большевизма как феномена, органично сочетающего в себе национальные и коммунистические черты. В принципе, основы такой конструкции заложил Михаил Агурский в бесценной книге «Идеология национал-большевизма», и особенно в ее полном английском варианте «Third Rome». Но удивительно, что за этим гениальным трудом не последовало серьезного развития данной темы у других авторов. Ничего, кроме обрывков, фрагментов, деталей. Хотя, казалось бы, само собой напрашивается создание целой исторической школы, вооруженной методологией Агурского и имеющей в своем распоряжении множество исследований радикальных русофобов-антисоциалистов, чьи выкладки могут браться в качестве готовых блоков с автоматическим изменением этической оценки одних и тех же феноменов с минуса на плюс.

Возможно, для этого нужно было выждать некоторое время, пока пройдет политический ажиотаж сторонников и противников социализма, пока отойдет в сторону плеяда крайне бездарных историков, заполнивших собой все инстанции в унылый период позднего брежневизма (они-то и способствовали косвенно сдаче социализма!). Теперь же ускоренными темпами дискредитируется и «монархический» историографический метод, а либерально-русофобская линия сошла почти на нет, и присутствует кое-где лишь по инерции.

Последним «прибежищем негодяев» остается национал-капитализм, антисоциалистический, антикоммунистический, правый национализм (как правило, сопряженный с расизмом, ксенофобией и т.д.). Он противоречив и безответственен. Он абсолютно ложен и никуда не ведет. Эта теоретизация противоестественного компромисса концептуально и исторически обречена.

Перед национал-большевистской историографией, напротив, открыты все пути. Это единственное, что имеет будущее. Это подход, в котором страсть к исторической правде сопряжена с достойным этическим выбором, с национальной гордостью и возвышенным социальным идеалом.

И уже можно предвидеть, как в перспективе отпадет насущная сегодня необходимость употреблять термин большевизм с приставкой «национал». Большевизм и есть уже сам по себе национал-большевизм, так как никакого «ненационал-большевизма» в истории не существовало.

А.Г.Дугин
Газета "Лимонка", 1997

"Русская Вещь", Арктогея, 2001