Борис Сазонов Понятие «проблема» и процессы проблематизации в ммк как ключевые для понимания методологического мышления1

Аристотелевские корни теории знака Г.П. Щедровицкого

В методе восхождения одно из важных мест занимает понятие «клеточки» – той мыслительной единицы, с которой восхождение начинается. Суть клеточки в том, что будучи простейшим мыслительным образованием, исходной точкой в процессе восходящего мышления она в зародыше несет на себе свойства финального целого (Для Маркса отношение «товар-деньги-товар» было клеточкой всей системы капиталистических отношений.) Существенно, что в каждом исследовании по методу восхождения должна задаваться своя, конкретная предметная клеточка, релевантная финальному предметному целому-понятию. Щедровицкий, выстраивая общую теорию мышления и имея в виду восхождение в качестве центрального метода для построения понятий, должен был, по идее, найти некую универсальную клеточку – не ту или иную научно-предметную данность, в которой присутствует мышление, а его клеточку как такового. С этой целью он конструирует схему субстрат-атрибутивного знания, которая, фактически, берет начало в конструкциях аристотелевой логики и ее протянутых до современности традициях. Исследованию этой клеточки ГП посвящает теорию атрибутивного знания, отводя ей существенное место среди других своих работ.
В этом месте находится один из главных пунктов моих дискуссий с Георгием Петровичем относительно подходов к исследованию мышления. Мне представляется, что логико-философская линия, вытекающая из логических работ Аристотеля, в частности, противопоставление логики и грамматики («мышления» и «языка») является ошибкой, тиражируемой на протяжении тысячелетий. Мне также представляется, что тот гигантский объем работы, который был выполнен Георгием Петровичем в многочисленных рукописных текстах, докладах и статьях по поводу «знака», с одной стороны, следует той же традиции, а с другой – доводит до предела начатый Аристотелем подход, демонстрируя его тупики.

Что я имею в виду. Аристотель, решая «логическую» задачу на материале естественного языка (пытаясь найти законы движения, позволяющие отличить истинные высказывания от ложных) уходит от развитой к этому времени грамматической действительности и проделывает простую процедуру – обычное грамматическое предложение сводит к форме «субстрат-атрибутивного знания» – «А есть Б», где «Б» есть предикат или атрибут (свойство) по отношению к сущности (предмету) «А». Но одновременно Аристотель и «А» и «Б» рассмотрел в качестве принадлежащих одной и той же действительности «сущего», как рядоположенные сущности, между которыми может быть установлено отношение соприналежности («человек» есть «смертное», среди «смертных» находится «человек»; «роза» есть «белое» и т.д.). Традиционная, то есть аристотелева логика о них говорит как о классах (множествах), члены которого обладают определенным содержанием-свойствами, а совокупность членов характеризует объем класса. Благодаря принадлежности свойств членов одного класса членам другого, классы могут пересекаться, в том числе демонстрируя родовидовые отношения. Отношения между классами сущностей позволяют строить логические выводы, в частности, силлогизмы. Принципиально важно, что единицами такого силлогистического мышления являются термины (слова, группы слов). «Понятие» в аристотелевой логике привязано к такому термину (термин выступает знаковой формой понятия с его «содержанием» – свойствами членов класса). «Знак» из действительности «речи-языка» в качестве семиотической единицы также является генетическим продуктом такой логической трансформации грамматического предложения.¹²

Важно также отметить, что такое движение по сущностям-предметам в принципе можно исследовать безотносительно к исходным грамматическим конструкциям, трансформируя их сообразно логическим формам (формулам). Логика в этом случае становится одним из разделов математики, а в качестве приложений может служить, скажем, решение задач по построению системы релейных связей.
Представление о силлогистике Аристотеля как о процессе мышления в понятиях-сущностях контрарно платоновскому или сократическому методу, в котором понятие появляется в результате длительного рассуждения, построенного на конструировании и снятии парадоксов. Заметим, что платоновский метод близок методу восхождения от абстрактного к конкретному (понятию). Тогда как иерархическая конструкция мышления раннего Щедровицкого совмещает платоновско-зиновьевское мыслительное движение («восхождение» по Зиновьеву) от чувственных абстракций к конкретному понятию с аристотелевым сущностным словом-понятием, которое он кладет в основание мыслительной конструкции. Когда же он рассуждает о строении атрибутивного знания, то платонизм уходит в сторону, а остаются одни Аристотелевы сущности.

Данный тезис, конечно, может вызвать резкое несогласие как сторонников классических логик, так и последователей Георгия Петровича, канонизирующих его слова больше, нежели он сам. (Хотя известно, что на протяжении жизни ММК его руководитель неоднократно выступал с радикальной критикой собственных предшествующих представлений, в том числе теоретико-мыслительных. Практика ОДИ, с моей точки зрения, давала основания для дальнейшего радикального пересмотра теории мышления. Однако эта возможность не была в достаточной мере использована Щедровицким – появились новые представления о мышлении как о коллективной мыследеятельности, но не были сделаны соответствующие критические выводы по отношению к предшествующим моделям мыслительной деятельности.) Поэтому сформулирую его в несколько ином виде, пытаясь снять возможные возражения.

Аристотель превратил грамматическое предложение с подлежащим и сказуемым в логическую структуру типа «А есть Б» с субстрат-атрибутивным и одновременно родовидовым отношением двух терминов-сущностей. Единицей рассуждения (вывода, мышления) стал термин-понятие. Процесс вывода-мышления, свелся к движению по этим терминам-понятиям. Это другой шаг в построении понятийного мышления, нежели тот, что до того был сделан Платоном (и, добавим, Зиновьевым, а за ним самим Щедровицким). Прежде всего, Платон исходил из этических задач: определение того, что есть «нравственный поступок», что есть «знающий человек», и так далее, и так далее. Его рассуждение в поисках соответствующего понятия очень напоминало то, что в дальнейшем было воплощено в процессах мышления Методологического кружка, и в частности в оргдеятельностных играх. Платон каждый раз выстраивал те или иные ситуации деятельности, конструкция которых одновременно претендовала на то, чтобы быть и конструкцией искомого понятия. И далее осуществлял скрупулезную процедуру критического анализа – в какой мере эта конструкция деятельности-понятия удовлетворяет первоначальной этической задаче. Выстраиваемая в процессе рассуждения-мышления «модель» ситуации служит моделью понятия.

Аристотель задал принципиально другую линию в трактовке рассуждения-мышления. Он свел отношение разнородных элементов в предложении к отношению между терминами как сущностями одного порядка. Начатая Аристотелем «логическая» традиция закрепила за термином статус понятия, причем содержание понятия определяется через родовидовые отношения, в которые вступает данный термин. Последующая логико-философская традиция воспринимает подобное представление о единице мышления (рассуждения, вывода), вне зависимости от того, понимается ли она как «слово», «термин» или «знак» – всё зависит от того, в каком предмете вы ее рассматриваете. Процесс трансформации «грамматического» в «логическое» приобрел онтологический, натуральный характер, в силу чего говорят о связи «языка» и «мышления», слова и понятия (будучи неразрывной, эта связь у Г.П. Щедровицкого существует в виде действительности «языкового мышления»).

Эта аристотелева линия воспринята Щедровицким в анализируемой нами работе – тогда, когда сложную конструкцию мыслительной деятельности он начинает со «слова», хотя в дальнейшем обращается к «знаку» как более общему «обозначающему».¹³ Причем одновременно он пытается удержать совокупность методологических представлений, связанных с методом восхождения от абстрактного к конкретному, лежащему в русле платоновского подхода и трактующему понятие в качестве результата движения по многим слоям «абстракций» (у Платона это отвергнутые в результате критического анализа гипотетические конструкции ситуаций-понятий).
При всем том, конечно, Щедровицкий не остается целиком на традиционной логической платформе и трансформирует ее, как ему представляется, в свете новых методологических постулатов. Постулатов, которые в основание кладут историчность мышления и рассматривают его прежде всего как процесс (отождествляя поначалу мыслительные процессы с мыслительной деятельностью). С деятельностных позиций он пытается трансформировать ядро Аристотелевой логики – субстрат-атрибутивные представления. В цикле работ по строению атрибутивного знания он уходит от натуралистической (в том числе теоретико-множественной) трактовки этого отношения и дает операциональную картину получения и развития атрибутивного знания о некотором вновь исследуемом объекте Х. Прежде всего, он вводит представление об объектах индикаторе I и эталоне А с обозначающим его словом-знаком (А), и рассматривает процедуры сопоставления исследуемого объекта с индикатором и эталоном и отнесения знака последнего к исследуемому объекту Х-(А) (в том случае, если в этом сопоставлении исследуемый объект и объект-эталон ведут себя одинаково).¹⁴ Соответственно, знаки или знаковые формы несут в себе функции метки, абстракции и обобщения. Операции же сопоставления и отнесения, в которых эти функции проявляются и появляются, служат содержанием знаковой формы.¹⁵ (Вспомним, что Георгий Петрович связывал чувственное слово не с чувственным образом какой-либо объекта, а с «чувственным содержанием», за которым стоят процедуры деятельности с объектами.) Этой схеме Щедровицкий отводит особое место, придавая ей статус клеточки и утверждая, что она описывает «знание, обладающее простейшей категориальной характеристикой, на основе которого строятся все другие мысленные знания, так называемые атрибутивные, а среди атрибутивных – простейшее по форме, однознаковое, называемое номинативным». (Там же, с. 592). Повторение процедур сопоставления и отнесения с тем же самым исследуемым предметом, но другими индикатором и эталоном позволяет получить уже синтагму двух знаков – фактически, Аристотелеву субъект-предикативную форму Х-(А)-(В), где «первый элемент – знак (А) – будет играть роль самого познаваемого предмета, а второй элемент – знак (В) – роль формы знания о нем.¹⁶ Синтагма приобретает особые значение и содержание, которых нет у номинативного знания вида Х-(В): она выступает как утверждение связи сосуществования двух свойств предмета». (Там же, с. 602).

Скорее всего, установка на операционалистический подход появилась у Г.П. еще в период его студенчества на физическом факультет МГУ. Свое отражение она нашла уже в упомянутой работе 1954 года – в лежащей в русле традиционного операционализма трактовке фундаментальных понятий физики и химии, а далее получила развитие в теории атрибутивного знания. (Продолжая тезис о множественности источников логико-мыслительной истории Г.П. Щедровицкого, можно сказать, что в их числе находится и операционализм.)
Модель атрибутивно-номинативного знания, включая ее усложнение до синтагм и «синтагматических комплексов», описывает, фактически, тиражирование имеющегося знания – объекты-эталоны с их знаковыми обозначениями, а также индикаторы с их функциями предзаданы в описываемых автором процессах мыслительной деятельности. Познавательно-мыслительная деятельность по их конструированию выпадает из теории атрибутивного знания. Познавательное движение, помимо подведения все новых объектов под существующие знаки, ограничивается комбинаторикой этих знаков и перераспределением функций между ними. Здесь отсутствует пространство для развертывания центральных для ММК того периода представлений – представлений о развитии мышления в контексте процессов обнаружения в наличном знании проблем и их снятия в новых знаковых формах. Здесь уместны идущие от Аристотеля гносеологические вопросы об истинности отражения в знаковой форме процессов сопоставления и отнесения (пример ГП: нагретая кузнецом до белого каления подкова все-таки не загорелась, а мы приписали ей знаковую форму (А), отданную соломе как эталону горючести), а также логические вопросы о правильности оперирования со знаковой формой.

Концепция атрибутивного знания, я полагаю, не оказала большого влияния на формирование других направлений исследования в истории Кружка, на работы других его членов. Она послужила, скорее, инструментом критики традиционной логики и противопоставления ей (сравните статьи с критикой принципа параллелизма, на котором, как утверждал Щедровицкий, построена формальная логика и откуда проистекают ее ошибки и слабости). Но, занимая существенное место в размышлениях самого ГП, она постоянно удерживалась им, будучи, в частности, включена в более сложную иерархическую многоплоскостную модель строения знания, в которой построение (переход к) более высокой знаковой плоскости позволяет снять те или иные (не только теоретико-мыслительные, а и мыследеятельностные) проблемы в нижележащей плоскости. Такая многоплоскостная модель была получена прежде всего в связи с исследованием процессов знакового замещения как способа решения определенных проблем в деятельности и мышлении.